Мы надеемся приблизительно, зато боимся точно

Сейчас много говорят о необходимости для России уйти от сырьевой зависимости. Альтернативы есть. Но многие их боятся. И я боялась, пока не побывала на Кольской атомной станции.

Отъезжаешь от Мурманска и просто не веришь своим глазам: температура «за бортом» автомобиля с каждым километром падает и падает, словно въезжаешь в какое-то ледяное царство. И в двух-трех часах езды от города разница составляет уже больше 10 градусов. Потом также странно из мороза въезжать в город, где залив не замерзает даже при минус 30, из-за чего в областном центре всегда теплее, чем в 200 км от него. А все дело – в теплом Нордкапском течении в Баренцевом море.

Ну, а в Полярных Зорях, на берегу озера Имандра, в тех самых двухстах километрах от Мурманска, уже не веришь своим ушам. Оказывается, сегодня на Кольской АЭС вероятность тяжелой аварии составляет всего один раз в десять тысяч лет. Даже представить, как это можно рассчитать, и то – невозможно. Не то, что избавиться от чернобыльского синдрома… И хотя буквально накануне я смотрела по ТВ рассказ Познера о крупнейшем в мире французском предприятии по утилизации ядерных отходов, хотя и там говорилось, насколько атомная отрасль продвинулась за последние десятилетия вперед, из всей программы больше всего запомнился тот же страх журналиста, что сидел во мне. Познер так и сказал: вот, положили дозиметр в карман, и, если что, он запищит. «Я лично тогда побегу», – сказал он. А я, сидя у телевизора, еще подумала: наверное, и мне надо продумать, что я буду делать, «если что»…

Но уже буквально на подъезде к станции все страхи уступили место анализу контрастов. Например, то, что у обычных людей называется КПП, на Кольской АЭС звучит по-фронтовому – блок-пост. Но прямо там рассказывают, что почти ежедневно к охране приходит кормиться… лиса. А водоемы, что вокруг станции, вовсе не такие грязные, какими мы привыкли представлять их себе возле опасных производств. Достаточно сказать, что в одном озере – свое форелевое хозяйство, а в другом – на субботнике – сам директор Василий Омельчук нырял с аквалангом, чтобы почистить дно от строительного мусора.

Экологическое благополучие подтверждают и результаты многолетних, с 1972 года, наблюдений (первый энергоблок пустили в 1973-м): работа станции не приводит к изменениям естественного радиационного фона и состояния окружающей среды. Соответственно – нет опасности и для населения. Причем, это не просто декларация самой Кольской АЭС, в 2000 году взявшей на себя обязательства по сохранению живой природы в районе размещения станции и поддержке Лапландского биосферного заповедника, но и компетентное мнение всевозможных надзорных органов. А они на станции – практически постоянно.

Почему же тогда многие регионы продолжают бояться вероятности строительства АЭС на их территориях? Тогда как во Франции, например, 80% энергии, потребляемой страной, – ядерного происхождения. И есть вероятность, что Франция может оказаться первой страной, которая полностью откажется от нефти как топлива. Это – результат ее энергетической стратегии, которая, кстати, не исключает возможности вообще перейти на использование только солнечной энергии.
Россию пока спасают запасы нефти и газа. Тем не менее, и в «Росатоме» уже есть стратегия развития атомной отрасли до 2030 года. И согласно этой стратегии, перед госкорпорацией стоят задачи, сопоставимые с советским атомным проектом. Например, к 2020 году мощности АЭС в стране планируется увеличить вдвое. Значит, грядет масштабное строительство новых энергоблоков. Часть – на действующих станциях.

Сегодня их в России десять. И Кольская среди них – первая, построенная за Полярным кругом (в начале 80-х годов прошлого века). При этом, станция хоть и входит в тройку лучших в России, госзадание по выработке электроэнергии не выполняет. Причина одна: в регионе нет достаточного количества энергопотребителей. Но… грядет реализация Штокмановского проекта. И он потребует новых мощностей уже КАЭС-2. Пока предполагается, что будет построено два новых энергоблока с типом реактора ВВЭР-1200 в 2018-2020 годах (такие уже сооружаются на Ленинградской, Нововоронежской и Балтийской АЭС). И тогда КАЭС-2 сможет заместить выбывающие мощности действующей КАЭС.
А вот что такое «выбывающие мощности» я тоже узнала лишь на станции. Современнейшее здание с виду совсем не похоже на дряхлеющее предприятие, которое почему-то надо закрыть. Современный фасад, современные материалы в отделке, и, разумеется, современнейшая начинка. Ее саму мне, разумеется, не показали. Да и вряд ли я бы чего поняла. Провели в какой-то немыслимых размеров ангар, где пахнет старыми автоклавами, и где такие же профаны, как я, просто молча пялились на трубы. Представитель пресс-службы, улыбаясь, кивнула на нечто огромное, словно в фольгу завернутое: «Это то, о чем говорил директор». А говорил он, кажется, про турбину, сравнивая ее с… официанткой в баре. У девушки на спине была надпись: «красива, как ни поверни». Вот и это, в «фольге», видимо, услаждает эстетический вкус инженера-атомщика.
А детали для дилетанта – секрет. Достаточно сказать, что, кроме обычного паспорта для въезда на станцию, у меня потребовали номер диктофона, и я долго его искала на маленьком аппарате. Что до серьезных врагов, кто-то из персонала на наш вопрос о них небрежно буркнул: «Да все вон в том лесу останутся». Что уж он имел в виду, не знаю… Но по самой станции передвигаться без сопровождающих практически невозможно. Может, конечно, и не заблудишься, но через всякие «шлюзы» там и мышь не проскочит…

Но секреты не так интересны, а страх не так велик, когда есть информация от специалистов международных инспекций. Последняя комплексная проверка эксплуатационной безопасности КАЭС была в ноябре 2010-го. Вот, например, что сказал о ее результатах директор Центра ядерной и радиационной безопасности Финляндии Юкка Лааксонен: «…Безопасность КАЭС очень повысилась со времени нашего последнего визита сюда. Мы увидели большое количество внедренных прогрессивных технологий, часть из которых являются лучшими в мире».

Тем не менее, есть у атомщиков такое понятие, как «выбывающие мощности». Наверное, есть оно и у других производств, но на АЭС оно имеет особый смысл. Дело в том, что в свое время срок жизни реактора был установлен в 30 лет. Почему не 25 или не 35 – никто не знает. В других странах такого срока нет в принципе. Есть лицензия – станция работает. Закончилась – пытается получить новую. Получит – дальше работает.

И наши могут работать дольше. Тем более что, как признался директор КАЭС, с 1973 года, когда был пущен первый энергоблок, станция только улучшалась и улучшалась. И сегодня она – объективно – в значительно более лучшем состоянии, чем была 30 лет назад. И именно на КАЭС разработали программу по дальнейшему продлению сроков эксплуатации энергоблоков. Там же создали уникальный в мире комплекс по переработке жидких радиоактивных отходов (теперь срок их безопасного хранения продлен до 500 лет).

В общем, эти цифры – 500 лет, 10.000 лет – меня почти не впечатлили. Как боишься того, чего не знаешь, так и не понимаешь то, что представить невозможно. Так что понятнее оказалась другая цифра. Ее по итогам ноябрьской проверки озвучил первый зам. генерального директора Росэнергоатома Владимир Асмолов. Он сказал: «Современный подход к атомной энергетике и европейские требования к безопасности говорят, что за пределами 800 метров от площадки АЭС население никогда не должно ощущать на себе влияния деятельности станции. Даже в случае аварии». 800 метров я легко представила…

Елена МАЛЫШЕВА
Фото из интернета