Чтобы не выгореть

У Елены Малышевой много материалов про здоровье, которые наши читатели не оставляют без внимания. Елена, сама перенесшая онкологическое заболевание, рассказывает о том, как принять это известие, а потом жить с болезнью. Кстати, в областной прессе она опубликовала отрывки из своего дневника, который вела с того момента, как узнала о болезни. Та публикация вызвала очень много откликов. Наверное, мы созрели для такого разговора.

На этот раз речь пойдет о том, почему, собственно, врачи не умеют, не любят или не хотят откровенно разговаривать с онкобольным о его болезни. В публикации использованы материалы семинарского занятия в Архангельском онкодиспансере старшего научного сотрудника НИИ онкологии им. Н.Н. Петрова, доцента кафедры онкологии СЗГМУ им. И.И. Мечникова и кафедры психологии кризисных и экстремальных ситуаций факультета психологии Санкт-Петербургского университета кандидата психологических наук Валентины Чулковой.

Больных ненавижу, а надо улыбаться

Сложно представить врача, который, входя в палату, вместо «как вы себя чувствуете?» начнет рассказывать, что у него болит голова, пропали сон и аппетит, появилась тахикардия, что он не хотел утром идти на работу и «видеть тут всех вас»… Но – почитайте откровения врачей на профессиональных сайтах. «На работу хожу, как зомби. Какие там сутки через двое… а через сутки, а по двое суток подряд? … Больных ненавижу, а надо улыбаться. …Бумажная работа – горы макулатуры.
В общем, жаловаться – не пережаловаться!» Это и есть синдром эмоционального (или профессионального) выгорания. Ему способствуют постоянные эмоциональные контакты с людьми, необходимость работы в напряженном ритме, отсутствие должного вознаграждения (не только материального, но и морального), нечеткая организация труда… Наиболее часто синдром выгорания встречается у врачей, психологов, спасателей, работников правоохранительных органов: их работа предполагает интенсивное негативное общение, частые стрессы, повышенные требования к коммуникативной компетентности.

Эмоциональное выгорание грозит хронической усталостью, депрессиями, изменениями в характере: цинизмом, черствостью, агрессивностью. Возможны обострение хронических болезней, проблемы на работе. Чтобы избежать всего этого, специалисты воздвигают своеобразный барьер психологической защиты между собой и теми, с кем приходится иметь дело.

А теперь все-таки представьте, что все это происходит с врачом, ежедневно входящим в вашу палату…

Просто онколог экономит эмоции 

На семинаре в Архангельском онкодиспансере Валентина Чулкова рассказала об исследовании эмоционального выгорания у онкологов Санкт-Петербурга. 94 процента из них считают, что профессия врача является коммуникативной, и 97 процентов признают необходимость разговора врача с больным.

Однако некоторые начинающие доктора полагают, что надо «абстрагироваться от больного», сосредоточиться только на лечении, а «иначе залезут в душу и всю ее вытопчут», и врач уже не сможет лечить.

Но как можно лечить больного, абстрагируясь от него, не выстраивая с ним отношения? Уделять внимание только опухоли? Как же тогда соответствовать постулату «лечить не болезнь, а больного»? А врач потому и ставит некое препятствие между собой и пациентом, что существуют вопросы, на которые онкологам (а таковых почти 60 процентов) трудно отвечать – «сколько мне осталось?», «когда я умру?», «я безнадежен?» Объяснить эти трудности можно, вспомнив слова Ларошфуко: «Есть две вещи, на которые человеку трудно смотреть прямо: на солнце и на смерть». Врачу часто приходится видеть смерть.

Понятно, что он защищается. Это с одной стороны. А с другой, врачи действительно не умеют разговаривать с больным на сложные темы: в медицинских вузах этому не учат. Абстрагируясь в такой ситуации от больного, онколог экономит эмоции.
Любопытными в исследовании были и ответы врачей на вопрос, с какими пациентами им хочется и с какими не хочется общаться. Пациент, с которым врачу хочется общаться, стремится вылечиться, доверяет доктору, выказывает оптимизм, который, как считают сами врачи, «зависит от силы духа». (Хотя какая сила духа и какой оптимизм у человека, раздавленного информацией о смертельном заболевании?) У пациента, с которым не хочется общаться, врачи выделяют его личностные качества, а не отношение к болезни или лечению. Этот больной – ни во что не верящий пессимист, зануда, вязкий, слабохарактерный человек, который задает «лишние» вопросы. С «хорошим» пациентом врач общается в профессиональном пространстве, как это и должно быть, с «плохим» – личностно, на бытовом уровне, как он привык это делать со всеми.

В крайних проявлениях эмоционального выгорания врач почти утрачивает интерес к больному, воспринимает его как неодушевленный предмет, само присутствие которого порой неприятно.

Вижу – им стыдно

Из дневника 2008-го
8 ноября
Как по телефону узнать, что с мамой? Соседка говорит, увезли с желтухой. Но не в инфекционную больницу, а в хирургию городской.
Позвонила в больницу. А врач якобы не говорит по-русски. Я только разобрала «приезжайте».
9 ноября
Зав. отделением долго выяснял, кто я да что… Пришлось так и сказать: живу далеко, чувствую плохое, сама – онкобольная, говорите правду. Он был краток: «Рак поджелудочной. Вы успеете».
12 ноября
Выписали пропуск на утренние посещения. Попросила возможность приходить в любое время. Попытались возражать. Я рявкнула: вам же будет легче, если я все буду делать сама. Разрешили. Еще и сказали: «все бы родственники такими были». Еще бы! Не реву при чужих, разговариваю ровно. Не впадаю в панику от цен на лекарства. Уколы могу делать сама. Полы, понятно, мыть тоже. Не спрашиваю, почему в больнице нет ничего, кроме, собственно койки в отделении. Это – Украина. И все про ее медицину я узнала буквально вчера из ток-шоу, которое тут ведет наш Савик Шустер.
Врачи поняли, что я все это знаю, и просто стараются не попадаться мне в отделении на глаза. Я вижу: им стыдно. Ну, хотя бы так…

«Я в постоянной панике» 

Любой из нас наверняка – даже в менее тяжелых ситуациях – мог наблюдать последствия эмоционального (профессионального) выгорания. «Я в постоянной панике что-то не успеть, что-то важное упустить, – рассказывала доктор. – При хронической нехватке времени приходится выбирать: порядок в документах или, как ты говоришь, «состояние больных». Другой врач: «Мне важно, чтобы больной лечился. А верит он в свой диагноз или не верит, – мне это зачем?» Третий: «Я оперирую. А психолог пусть разговаривает за жизнь».

А вот – взгляд с другой стороны. Пациентка с повторным раком молочной железы, на днях написавшая отказ от операции и лечения: «В прошлый раз мне сказали, что я теперь абсолютно здорова. И вот – снова. Не верю им больше.
Дочь пациентки, умершей от рака желудка: «Я видела, что маме все хуже.

Но никто не объяснял, что с нею. Медсестры твердили: «Все вопросы к лечащему врачу», а лечащий врач делал все, чтобы я не поймала его». Муж женщины с раком прямой кишки: «На лицах врачей читается только желание быстрее отвязаться от тебя». Знакомая с раком груди: «У врачей приняты две модели поведения: либо в лоб сказать «у вас рак», либо вообще ничего не говорить, кроме «надо полечиться».

Я долго искала ответ на этот вопрос: почему и основные претензии раковых больных, и главная причина эмоционального выгорания онкологов сходятся в точке объявления диагноза и прогноза на лечение. Оказалось, тут и лежит камень преткновения. Можно легко и даже радостно сказать больному: «У вас аппендицит. Сейчас прооперируем, и через три дня вы о нем не вспомните».

А вот в случае даже самого благоприятного прогноза в онкологии любой врач поостережется утверждать, что эта болезнь к человеку не вернется. Кроме того, как выяснилось, онкологи даже оптимистичнее больных: пациент уходит из жизни через три месяца, а прецеденты подсказывали доктору, что он проживет не меньше года. И врач тоже на это надеялся. Надежды не оправдались – стресс.

Пока ты не поправишься 

Из дневника 2008-го
15 ноября
Мама спросила: «почему у меня отекают ноги?».
Спросила как-то отстраненно. Как будто только отекшие ноги ее сегодня и волнуют. Мама ни с кем не хочет говорить по телефону – ни с сестрой, ни с сыном, ни с внуками. Попросила не приходить с папой. Я не знаю, ЧТО она знает. Мы обе молчим об этом, и я не понимаю, как правильно. Но, наверное, она догадывается, если в первый же день моего приезда велела записать в блокнот, в чем ее хоронить.
20 ноября
Мама попросила какойто особый сорт винограда. Название вспомнить не могла. Я купила восемь сортов. Никакой из них есть не стала. Пьет только кисель, и сегодня (как выяснилось, впервые в жизни!) попробовала йогурт. Он ей очень понравился.
24 ноября
Подошла к зав. отделением. Попросила объяснить, что колют, как это действует. Переспросил: «Вы нам не доверяете?» Ответила, что хочу сейчас сделать все возможное, чтобы маме было легче. Он сказал: «Легче не будет».
Мама едва не поймала меня вопросом «ты на сколько приехала?» Она умеет ловить на ответах. Скажу «на неделю» – испугается, что быстро уеду. Скажу на «месяц», – поймет, как все у нее плохо. Скажу «до конца» – подумает, что до похорон. Я ответила «пока ты не поправишься».

Вам страшно? 

Как же врачу выстраивать отношения с больным, чтобы самому избежать эмоционального выгорания? Понимать переживания и состояние пациента. Ни один человек не вызывает у больного такого доверия, как лечащий врач. Его поддержку не заменят ни родные, ни психологи. А поддержка – это отнюдь не внушения «с вами все будет хорошо, вы обязательно поправитесь», – а помощь больному в том, чтобы понять и выразить свои чувства.

…Когда пациентка, которой накануне сообщили диагноз, подошла к онкогинекологу с вопросом «могу ли я уехать лечиться за границу?», вместо дежурного «конечно!» или «это ваше право» врач спросила: «вам страшно?» – «Да». Как и многие в подобной ситуации, женщина хотела просто сбежать. Не потому, что не доверяла нашим врачам: она рвалась уехать, чтобы в Германии или Израиле услышать «рака у вас нет».

Но он есть. И доктор, продолжая разговор, уточнила – «чего именно вы боитесь?» Не болезнь как таковая чаще всего пугает человека, а операция, наркоз, длительное лечение, жизнь какое-то время без волос, возможная потеря супруга, вероятность остаться без работы и денег.

Когда страх конкретизируется, он становится меньше. Свою помощь врач и должен, сострадая, направлять в эту точку. Порой этому мешает чувство вины из-за невозможности помочь. Если доктор спасает, ему хочется спасти всех. Но есть заболевания, которые неизлечимы. И это нужно принять, не виня себя.

Елена МАЛЫШЕВА.
Фото Ирины Пальниковой
Продолжение
в след. номере