Чтобы не выгореть

Чтобы не больно и не холодно 

Проявлять эмпатию. Симпатия – мы хорошо относимся к другому человеку.

Антипатия – фу, неприятный. Эмпатия – отношение БЕЗ оценки. Пусть пациент злится, обижается, обвиняет – врач понимает, но никак не оценивает это.

Важно сосредоточиться на том, как больной относится к лечению. При этом важно не идентифицироваться с больным и не чувствовать все то же самое, что чувствует он, а понимать больного с общечеловеческой позиции так, как будто это вы, но очень четко осознавать, что это не вы.

Эмпатия должна быть у всех, работающих с другими людьми. Иначе они слишком холодны, с ними тяжело находиться рядом.

Простое сравнение: семья дикобразов, чтобы согреться, жмется друг к другу. Слишком близко прижмутся – колются. Слишком далеко – замерзают.

Дистанцию, чтобы было не больно и не холодно, определить в отношениях с человеком достаточно сложно. Но без этого не понять, что происходит с другим.

На семинаре Чулкова наглядно продемонстрировала, как по-разному мы видим и понимаем мир. Она показала картинку, на которой большинство в зале увидело девушку, и только главный врач диспансера – старушку. Обеих не разглядел никто. Это и есть психология восприятия: пациент, возможно, видит только плохое. Врач должен видеть и «девушку», и «старушку».
При этом если доктор заметил, что пациент горюет, он не должен любым способом стараться развеселить его.
Врач не изменяет чувства больного – он реорганизует их в более конструктивное целое. «Да, у вас рак, зато мы обнаружили его на ранней стадии…» Адекватно информировать о болезни – диагнозе, исследованиях, лечении, процедурах, осложнениях… Это и есть психологическая помощь. Врачу необходимо разговаривать с человеком о его болезни, отвечая на все вопросы. И не надо бояться, что он будет расспрашивать о ней с утра до вечера.

Онколог не обязан быть профессиональным психологом. Но любой врач должен владеть профессиональными психологическими навыками взаимодействия с больными, так как привычные навыки общения с людьми, которыми он пользуется в повседневной жизни, далеко не всегда подходят в работе врача.

Есть китайский иероглиф, обозначающий понятие «слушать». В нем – несколько очень точных элементов. Ухо: мы слышим не только то, что говорят, но и как говорят, каким тоном.

Глаз – наша реакция не только на то, что говорят, но и как при этом жестикулируют (жесты правдивее, поскольку их сложно контролировать). Сердце – необходимость сострадания.

Внимание – находиться с пациентом здесь и сейчас.

«Умирать?» «Мыться!» 

Из дневника 2008-го
28 ноября
Из хирургии перевели в терапию. Логично: раз оперировать бесполезно… В палате восемь человек, нечем дышать, нет места между койками даже для капельниц. Если у кого-то посетитель, капельницу ставят на тумбочку. Мама стесняется, когда я ее мою, переодеваю при чужих. Но даже ширму в палате поставить некуда. Платных палат здесь нет.
Ночью спросила у мамы: ты хочешь поговорить о твоей болезни? Она категорично ответила: «Нет».
И про мою не знает. И про лейкоз у внука не знает, слава Богу… 30 ноября нас выписали домой. «Умирать?» – спросила мама. – Мыться, – сказала я.

После трех недель в больнице мама мечтала лечь в полную горячую ванну. Дома холодно и сыро. Вода в кране едва теплая, бл…!!! 1 декабря Терапевт в поликлинике научила, как у врачей «скорой» получить суточную дозу наркотиков. И предупредила: первый же укол может стать последним. Я не поняла, почему, но пока продолжаю колоть те обезболивающие, что делали в больнице. Помогают плохо.

Мама едва терпит. Она уже не может даже приподняться на постели.

4 декабря
Вызвала «скорую». Сделали тот самый укол и заполнили лекарством еще пять шприцев. Мама сама свернулась на постели калачиком. Я растормошила ее, хотела дать хотя бы попить. Она сказала: «Ничего не хочу. Так хорошо сейчас»…

5 декабря
Мамы больше нет. Пошла в больницу за свидетельством о смерти, а врач говорит: «Вам теперь все равно, а нас проверяют. Можно мы напишем, что ваша мама умерла от сердечного приступа?» «А если нельзя?» «Тогда ее будут вскрывать, а вы же не хотите этого…» Мне все равно. Тупая боль.

Мама несколько раз была в поликлинике год назад. А ей говорили «наверное, вы чем-то отравились»… Я смалодушничала и подписала, что просили.

Только реальная надежда 

Валентина Чулкова не раз слышала от врачей хосписа, что все больные у них – верующие. Вера становится той надеждой, что помогает. Врачи в разговорах с больными нередко поддерживают этот ресурс и сами дают надежду. Нюанс в том, чтобы давать только реальную надежду.

Для больного она – в уверенности, что врачи его не бросят, не оставят.

На семинаре Валентина Алексеевна сказала: – Мы не можем изменить чувства человека. Не можем пережить за него страх, ужас, отчаяние… Мы можем только находиться рядом и помогать выражать свои страдания, постепенно реконструируя их во что-то позитивное. Быть рядом с больным гораздо тяжелее, чем мгновенно что-то изменить (например, с помощью таблетки, которая дает кратковременный эффект и не решает психологическую проблему больного), но это необходимо.

Так что если врач понимает это, если видит смысл в работе, вовлечен в нее, если работа вызывает у него интерес и он стремится к более осознанному пониманию своей профессии и из этой позиции помогает больному, – эмоциональное выгорание у такого врача развивается в значительно меньшей степени.

Елена МАЛЫШЕВА