Газета Вилегодского района Архангельской области
2 мая 2015 г.
Главная Общество Доведись ей вторую жизнь прожить, судьбу бы свою не поменяла
Рубрики
Архив новостей
понвтрсрдчетпятсубвск
      1
2345678
9101112131415
16171819202122
23242526272829
3031     

Доведись ей вторую жизнь прожить, судьбу бы свою не поменяла

10 ноября 2012 года
Доведись ей вторую жизнь прожить, судьбу бы свою не поменяла

Родилась Серафима Ивановна в 1919 году, в большой семье. Из семи братьев и сестер была – четвертой. До вступления в колхоз жили своим хозяйством неплохо: имели двух коров, кобылу, жеребца, овец.


Моя собеседница говорит: «Не вступаешь в колхоз – на высылку! Кто побогаче-то жил, так всех и выслали! Тятя сам увел со двора лошадь и корову. Осталась одна корова, но и молоко надо было сдавать в колхоз. Через два дня привозили треть обрата, вот и корми семью, где семеро детей!».


Тринадцать лет ей исполнилось, когда решался вопрос: кого от семьи посылать на лесозаготовки? Сестра Настя была постарше и покрепче, но она работала дояркой, ее ведь не пошлешь. И выбор пал на Симу. Ростиком она была меленькая, худенькая. Про таких говорили так: «В чем только душа держится?»


Ехала в соровские леса с такими же двумя девчонками-подростками. Их успокоили: мол, работа не такая уж и тяжелая. Прутья да сучья подбирать, жечь их потом. Зима, а они в уледочках! Пока сучки горят – греются. Платили за эту работу копейки.


Один мужик, дядя Андрей его звали, взял Симу в помощники. Сортовкой с корня деревья спиливать. А в конторе условие поставил, чтобы платили ей, как и ему: мол, девчонка она работящая и старательная. Он и на другой год взял Серафиму в помощники. Она по сей день вспоминает его добрым словом. В колхозе-то родители кроме трудодней ничего не зарабатывали. А тут, как-никак, была живая копейка.


За две зимы, что работала в лесу, девушка повзрослела. И когда весной они должны были ехать домой в деревню, ее с подругами отправили на сплав в Сорово. Серафима даже и не роптала, только ночью тихонько, чтобы никто не слышал, утирала слезы. На сплаве поработала мало, чуть все трое не погибли: бревном с бунта их всех троих сбило в реку.
– Хорошо в фуфайках были, они как-то не успели намокнуть сильно, – вспоминает Ивановна. – Помню, погода была сильно холодная, снег несет, лед несет, и нас несет в ледяной воде. По берегу мужики да бабы бегут с баграми, кричат. Как-то все благополучно закончилось, выловили нас баграми, отогрели. На другой день домой отправили.


Заболела я шибко после этого купания. Долго в лихорадке лежала, а когда оклемалась, вставать бы надо, а я не могу, ноги отнялись. То ли – от слабости, то ли – от испуга. Повозилась тогда мамушка со мной. Шайку большую в дом принесла. Кирпичи в печь бросит, накалит их, в шайку воды нальет и кирпичи каленые туда. Меня в эту шайку посадит, еще и одеялом толстым укутает. Так и выходила.


После, когда выздоровела, Серафиму отправили на работу в колхоз. Шел ей 16-й годок. Иногда уже и на пляски с подругами ходить стала. И паренек ей с Соловьихи один приглянулся. Александром звали. Как говорит, «…был он задавалистый, характером крут». Но сила в нем была какая-то, что девчонка как увидит его, так сердечко и екает. Чувствует она, что и тот к ней не равнодушен. А у Александра был брат родной – Пантелеймон. Так вот стала замечать Серафима, что тот с нее глаз тоже не сводит. При встрече краснеет. А та думает: «Вот два брата, а какие разные!». На сердце одного Александра держала, а тот с наступлением зимы уехал на лесозаготовки. Не прошло и недели, как в их избу заходит сосед Максим Федорович и тот самый Пантелеймон Попов, брат Александра. Так вот объявляют они, что пришли сватом. Мать с отцом рады радешеньки: еще бы жених-то сватается из богатой, зажиточной семьи. А девка-то сидела на печи, на голбце, и заливалась слезами. Мать с отцом зовут к столу, она – ни в какую! Спрашивать ее, конечно, никто не стал, просватали без ее согласия. Она мучается думами: ведь брат родной, как сам-то Пантелеймон брату скажет?
Отец братьев, Николай Алексеевич Попов, так сказал Пантелеймону: «Если нравится девка, любишь – женись!». Откуда ему было знать, что Серафима любила другого его сына, а он ее.


Даже когда в сельсовет шли расписываться, она ревела. А Пантелеймон, как ни в чем не бывало, привел молодую жену в свой дом. Большой он был у них, три избы. Свекровь встретила невестку приветливо сестры мужа Шура и Надежда ее полюбили сразу. А когда Александр приехал с лесозаготовок, то у братьев дело чуть до рукоприкладства не дошло. Тут уж пришлось отцу мирить братьев.


– В 1939 году родилась у нас дочка Ниночка, – далее повествует Серафима Ивановна. – Ей месяц исполнился, а в декабре его в армию забрали на срочную службу. Год мы только и пожили. Хороший, добрый, уноровный он был, не матюгивался. Всем сердцем я к нему прикипела. Об Александре уже и не вспоминала. Тот тоже уже в армию ушел, братья-то погодки. А тут война началась.


Помню, проснулась от шума за окном. Понять ничего не могу: гармошка играет, трактора тарахтят, мужики пьяные шатаются. И говорю тяте: «Ой, чего-то неладное случилось». На себя одежонку накинула и вышла посмотреть. Дорога-то тогда на Ильинск через Соловьиху проходила, возле нашего окна. На задворках дома был пригорок, там народ и собрался со всех деревень. Смотрю, стоит Шура, мы вместе с ней работали. Так она за мужика своего схватилась и ревет в голос. Я говорю: «Ты, чего, Шура?» А она мне: «Война ведь, девка, война!».


От военкомата тут же и представитель был. Стояли, ждали казаковцев. И, как только они подъехали, вся колонна призванных мужиков двинулась в Пречисту, к мосту, чтобы дальше до Ильинска добираться.


Что тут началось! Такой бабий рев стоял, до сих пор его помню. И вот мужики пошли: кто на лошадях, кто пешком. Бабы так и остались стоять у деревни, плакали, пока из виду колонна не исчезла. Видно, чувствовали, что война долгая будет, и многие не вернутся уже домой.


Когда в дом она зашла, свекор сидит и говорит: «Да, ждать-то хорошего нечего!». Что он чувствовал тогда, ведь у него оба сына в тот момент в армии служили?


От Пантелеймона Серафима вскоре получила письмо. Муж сообщал, что война идет полным ходом. Он находится на Карельском фронте. А строчки из его последнего письма помнит из слова в слово: «Сижу под елухой, пишу вам письмо. Пули летают, как мухи. Если есть счастье, у тебя или у Ниночки, то выживу!». И больше за все лето 1941 года не было от него ни одного письма. Ходила она в военкомат, запрос делала, и в часть писала. Пришел оттуда ответ: «Из части выбыл».
А когда выпал первый снег, вызвал ее председатель сельсовета Виталий Павлинович Бахтин к себе и, не поднимая глаз, подал похоронку. Домой шла Серафима, земли под ногами не видела. А, самое главное, не знала, как об этом сказать свекру и свекрови. Дома, вместе с ними, дала волю слезам.


Впереди были еще долгие дни и ночи войны. В деревнях, как-то вдруг, стало мало народу, остались только старики, женщины и дети. Всю войну она работала за троих: в животноводстве и в поле.


– Приду домой, ни рук, ни ног не чую. Кое как разуюсь и… падаю, – продолжает свой рассказ моя собеседница. – А тятя обязательно уледи проверит: не прохудились ли? Если надо, ушьет, дегтем намажет. Утром встану, только одевай! Вот какой у меня был свекор!


Война, когда окончилась, в деревнях опять веселье: все пляшут, поют. А мы, кто овдовел, слезы горючие лили. Свекор со свекровью стали Александра с войны поджидать. А у меня сердце не на месте: они-то стали мечту лелеять, чтобы я за Александра замуж вышла. Свекор так и сказал: «Сашка тебя-то шибко любил, а Пантелеймона уже не вернешь. Может, у вас и сладится!».


Но я, зная крутой норов Александра, рассудила так: раз судьба однажды меня от него отвела, больше не буду испытывать ее. В 1947 году Саша вернулся домой, и, конечно, сразу предложил жить вместе. Но я отказала. А свекор мне и говорит: «Ну, раз уж ты так рассудила, мы тебя не обидим, как родную дочь любим, и внучка Ниночка, кровиночка Пантелеймона, выбирай любую избу, отделим пай. Так вот свекор Николай Алексеевич избу мне отделил, поставил и стайку, и баню. Корову отдал, овцу, еще и сходил в сельсовет, все заверил. Вот какой был человек – великой души! Девять лет я прожила со свекром и свекровью душа в душу. И потом, когда уже отдельно стала жить, Николай Алексеевич и Анна Ивановна были у меня самыми дорогими гостями. А когда я приняла в дом Василия, он тоже фронтовик был, раненый, так они его, как сына, полюбили. Я их и хоронила, когда время пришло.


Удивительная судьба! Не правда ли? Пятьдесят три года прожила Серафима Ивановна с Василием Ермолаевичем Шаньгиным. Родилась еще одна дочка – Валя (на фото слева Серафима Ивановна с дочкой Валей). Сейчас уже и внуки, и правнуки есть. Иногда вспомнит она свое прошлое и то, как на голбчике семнадцатилетняя плакала, что не тот сосватал. Как в армию провожала мужа, как похоронку получила на него.


До пенсии работала Серафима Ивановна в родном колхозе. Да и, выйдя на пенсию, помогала в страду. Сейчас, сидя у окошечка в своем дому с тоской смотрит на заросшие поля и пашни, думает не только о чем-то своем, а еще и об этом: «Зачем же мы в свое время улаживали все, старались?». Но думается мне, что доведись ей второй раз жизнь прожить, ничего бы в своей судьбе не изменила. Точно так же всю себя отдавала родной семье, колхозу, малой и большой родине. Это было великое поколение!


Тамара БЕБЯКИНА
Фото из домашнего архива
С.И. Шаньгиной 

Комментарии (0)