Военные дороги рядового Осмоловского

Владимир Николаевич Осмоловский – один их тех, кто был живым свидетелем той страшной войны. Что удивительно, он отчетливо помнит все о своих фронтовых дорогах. Сколько времени прошло, казалось бы, и забыть пора. Ан нет! Его рассказ получился длинным, но, думается, нам сейчас нужно ловить каждое слово оставшихся фронтовиков и записывать, записывать…

…Родился Владимир Николаевич в городе Курске в 1927 году. Семья была большая: четверо детей, он – младший. Отец работал на фабрике, мать – домохозяйка. В 1933 году случился страшный голод, кругом свирепствовал тиф. Заболели и умерли родители, а в то время старшие сестры жили уже отдельно: Галина работала, а Ирина училась в техникуме. Поэтому Николая, которому было 14 лет, и Володю – пяти лет – определили в Детский дом. Но там вместе они были не долго: как только Николай закончил семилетку, его взяли воспитанником в армию.
В Детском доме тоже было очень голодно, кормить детей было нечем, много умирало. Было принято решение распределить воспитанников по колхозам. Так Владимир оказался в селе Дунаевка, Гайворонского района. Поселили к одной, уже довольно пожилой женщине, десять воспитанников, и она должна была кормить их и следить за ними. Там и в школу пошел. Когда заканчивал первый класс, его нашла сестра Ирина, проживающая в городе Георгиевске Орджоникидзевского края (теперь Ставропольский). Поддерживала и переписку с братом Николаем, который, как оказалось, служил в Москве, играл в духовом оркестре. Помогал деньгами. Ирина забрала брата к себе. Владимир Николаевич, вспоминает, что жили на окраине города, и в ясную погоду из их окна был виден Эльбрус. Рядом были стадион и Детский дом, поэтому каждую свободную минуту Володя туда бегал, чтобы погонять в футбол с детдомовской детворой. Сестра запрещала ему туда ходить, и однажды он ушел в детдом сам.
В 1941 году закончил пять классов. В ведомости успеваемости, которую Владимир Николаевич хранит до сих пор, только «хорошо» и «отлично». За хорошую успеваемость парень был премирован новыми коньками. Только вот покататься на них не успел. Началась Великая Отечественная война, и вместо шестого класса пошел в ремесленное училище (поселке Хуторок Краснодарского края), учиться на слесаря-инструментальщика. И с первых же дней войны в его стенах учили и изготовляли инструменты для воинских частей.
Когда немцы взяли Ростов – на – Дону , перерезав дорогу на Москву, было решено ремесленное училище эвакуировать в Казань. До Махачкалы ехали поездом, потом до Астрахани плыли на пароходе, а уже из Астрахани их отправили на авиационный завод в Казани. С августа 1942 по октябрь работал пятнадцатилетний паренек слесарем-инструментальщиком. Твердо решил идти на войну, потому как считал: мол, брат Николай, наверное, воюет, а он тут время теряет.
С другом пришли в Ленинский райвоенкомат, там, конечно, спросили о возрасте, сказали правду: мол, пятнадцать лет исполнилось. Им ответили: «Рано еще вам воевать! Не переживайте на ваше время войны хватит!» Но через три дня он один уже снова перешагнул порог военкомата. В тот день призывали тех, кто родился в 1924 году. Поэтому решил прибавить возраст.
– Я мало чем отличался по росту и телосложению от парней, которые были меня на три года старше!, – рассказывает Владимир Николаевич.
Всех новобранцев отправили в учебный запасной полк в Марийскую республику. Два месяца изучал станковый пулемет «Максим». Учился прилежно, с закрытыми глазами мог собрать, разобрать, заправить свое орудие. С улыбкой вспоминает, как они были одеты. Верхняя одежда – венгерки поношенные, снятые с убитых, в крови и прострелянные, на голове – буденовки, на ногах обмотки (обуви не было), но зато всем выдали белые парадные перчатки.
Через два месяца, в декабре 1942 года, стала формироваться маршевая рота для отправки на фронт. В ожидании состава жили в лесу, в землянках. Это была станция Суслонгер. Мороз под сорок градусов, а они в своих обмотках. Кормили неважно: на все отделение давали оцинкованный тазик вареной мерзлой картошки и сухари. Строевые занятия были каждый день. Оружие, можно сказать, делали сами. Пришел целый вагон одних стволов оружейных из каких-то сгоревших складов, задачей бойцов было сделать приклад самостоятельно. Материалом служила сырая береза. Винтовка с таким прикладом весила вместо четырех килограммов – все восемь.
За серьезное отношение к учебе и военной подготовке пятнадцатилетнего паренька (конечно, не все знали, сколько ему лет: как уже писала выше, он прибавил года) назначили командиром отделения. В подчинении тридцатилетние бойцы и старше: кто после ранения, а кто – из вновь прибывших. Он очень стеснялся, вместо того, чтобы дать команду «за водой», сам брал ведра и шел первый. Надо дров наколоть, берет топор и идет, колет. Но дисциплина была железная.
Когда пришел эшелон, наконец-то выдали нормальную одежду: валенки, форму, шинели. Погрузились и в Москву поехали. Хлеб на станциях получали мерзлый, пилили его пилой-поперечкой, которой дрова на растопку распиливали. По прибытии в Москву опять три дня стояли в ожидании. Поговаривали: или в Ржев отправят, или – в Сталинград. Отправили в Ржев, на прифронтовую станцию Пена. Разгрузились и опять четверо суток без продовольствия. Те командиры, которые их сопровождали, обратно отправились, а новые еще не прибыли. За все это время по полстакана овса выдали. Наконец, начальство прибыло, поступили они в распоряжение первой танковой армии, которой командовал генерал М.Е. Катуков. Город Ржев был захвачен в ходе наступления немцев на Москву, но битву под столицей нашей Родины они уже проиграли, и германское командование требовало от своих войск удержать Ржев любой ценой. Мой собеседник вспоминает, какие безуспешные были атаки со стороны советских войск. Каждая следующая атака была, можно сказать, по трупам: «Это была зима 1942-43 годов. Не хватало сил нашей армии на этом рубеже, потому что огромное сражение было и под Сталинградом. Неважно было с военной техникой, боеприпасами, продовольствием. Ели подбитых лошадей. Пулемета пока тоже не давали, в атаки ходил с винтовкой».
В феврале 1-ю танковую армию перебрасывают на Курскую дугу. Владимира Николаевича определяют в пулеметный взвод. Под городом Обоянь стали укреплять линию обороны. Как командир отделения, он учил собирать и разбирать пулемет вновь прибывших на фронт. Пулеметчикам нужно было научиться быстро залезать на танк и слезать. Были и такие тренировки: солдат в окопе, а на него танк прет, надо было привыкнуть не бояться. Или залегали в окоп, подпускали танк на 20 метров к себе, стараясь попасть в него ручной гранатой. Каждое утро проводилась политинформация, постоянно напоминали, чтобы не теряли оружие, говорили: «Запомните! Без оружия вас не в один госпиталь не примут при ранении».
5 июля 1943 года немец пошел в наступление. Владимир Николаевич вспоминает: «Нас подняли по тревоге. Сидим в лесочке, ждем машины, мы же считались механизированной мотобригадой. Ждали, ждали, транспорт не пришел, пришлось на передовую идти пешком, а это 60 километров. После обеда вышли, к утру следующего дня пришли. У всех ноги стерты в кровь. Еще и пулеметы на себе несли. Я считался номером первым, нес двадцати восьми килограммовое «тело» пулемета, второй боец (номер два) нес станок в 32 килограмма, а два бойца – коробки с лентами, в каждой по 250 патронов. Пришли на передовую, а там полевая кухня, кашу раздают. Мы все обрадовались, ну, думаем, поедим, наконец-то. И только мы котелки достали, налетели немецкие самолеты, а прямо над нами пролетел «костыль», так на фронте называли самолет-корректировщик, он летал на предельно низких высотах. Рота в 120 человек разбежалась по кустам, еще до передовой не дошли, а уже двое убитых и два десятка раненых.
К вечеру опять двинулись на передовую. Вскоре поступил приказ «окапываться». Окопались, а местность была болотистая, и танки немецкие в нашу сторону не пошли, в обход двинулись. Нас опять перебрасывают на другую высоту. Мы должны были перерезать путь врагу. Стали опять окапываться, а сил-то уже не было, кое-как до колена вырыли и рухнули, обессиленные. А ночью нас опять на другую высоту перебрасывают, снова пришлось окапываться. А мы уже и лопатки-то в руках еле держим. Пока рыли, осмотрелись, невдалеке дзоты приметили. А утром артподготовка, немцы по нам так лупанули артиллерией, что мы в эти дзоты наперегонки бежали. Там и переждали. Когда совсем рассветало, видим – перед нами поле ржи, и вдалеке немцы в касках, мы от страха по ним огонь открыли, а в ответ – отборный русский мат. И тут мы поняли, что по своим стреляем, на наше счастье никого не задели. По оврагу пошли на те высоты, где ночью окапывались, а окопы, которые утром рыли, уже немцы заняли. Слышим мотопехота немецкая, взводный кричит: «Огонь!». Я строчу из пулемета, а из-за ржи, которая в рост человеческий, нет никакой видимости. Взводный выглянет, посмотрит и опять командует: «Огонь!». На третий раз его наповал сразило. Мы в овраге притаились, а мимо нас «тигры» немецкие движутся. Что делать? Взводный убит, решили в лесок отойти, замаскироваться. Пулемет разобрали и побежали. А в лесочке-то наши танки замаскированные стоят. Мы бежим, а танкист нам орет: «Куда? Назад! Держать оборону!» Мы обратно, тут взрыв. Осколок попал прямо в пулемет, который был у меня на плече и им стукнуло мне по голове. Я получил сильную контузию.
Пулемет у меня еле из рук забрали, он же был уже неисправный. Дали винтовку, и опять приказ: « Вперед!». Позади нас – заградотряд. «Катюши» стреляют, пошли в атаку танки. Грохот стоял, оглохнуть можно было! Винтовку дали, а в ней два патрона. Два раза стрельнул, и все! Да мы с винтовками не очень-то пока были и нужны: это было танковое сражение под Прохоровкой, которое произошло 12 июля 1943 года. С обеих сторон в этом сражении участвовало около 1200 танков и самоходных орудий. Немцам не удалось захватить Прохоровку и прорвать нашу оборону. Победа в битве на Курской дуге дала возможность нашей армии осуществить широкомасштабное наступление на всем южном направлении».

 

Тамара БЕБЯКИНА
Фото из семейного архива
В.Н. Осмоловского
Окончание
в след. номере